Переход => Начало

5. Особенно интересной категорией является здесь, конечно, число. Оно здесь нами не разрабатывается, поскольку ему посвящено у нас особое сочинение. Однако некоторые примечания к нему будут небесполезны и здесь.

1. Прежде всего, мы видим, что число есть самое первое и самое основное оформление вообще. В сущности, тут даже еще нет никакой формы, а только самый принцип формы, потому что всякая форма основана на расчленениях и объединениях, а они не могут существовать без категории числа. Когда мы говорим просто о бытии или небытии, мы еще далеки от всякого фиксированного расчленения. Число впервые дает это расчленение, впервые полагает те или иные акты, которые необходимы для всякого расчленения и формы. Поэтому число – не после качества, но предшествует всякому качеству или, по крайней мере, сопровождает его. Вот почему невозможно говорить о переходе качества в число, но только о переходе качества в количество, ибо качество уже само по себе немыслимо без числа, а количество действительно возникает после качества, так как оно не есть число само по себе, не зависимое ни от какого качества, но оно есть сосчитанность чего-то качественного. Количество есть именованное число, т.е. оно, не будучи само качеством, все же сосчитывает те или иные качественные моменты. Число же в нашем смысле есть число само по себе, или, как говорят в учебниках арифметики, отвлеченное число. И это, несомненно, выше и прежде всякого качества, ибо для него нужны только чистые акты полагания, но совершенно не нужно то, чего именно полаганием эти акты являются.
2. Вот почему заблуждался Гегель, поместивши число после качества и смешавши его с количеством. И сам же Гегель вносит в сферу категории для-себя-бытия такие категории, как "одно" и "многое". А это, несомненно, категории числовые. Но не только для-себя-бытие невозможно без числа. Без числа невозможно уже первое противопоставление бытия и небытия. Самое это противопоставление, поскольку бытие мыслится здесь исключительно в виде чистого и голого акта полагания, есть не что иное, как числовое противопоставление. И только преодолевши это число, можно прийти к непосредственно данному становлению, в котором зародыш всех будущих качественных оформлений.
3. Ввиду отсутствия у Гегеля категории числа перед категорией самостоятельного становления последнее оказывается у него обоснованным не очень ясно. Именно, здесь чувствуется какой-то пропуск и скачок. Почему синтез бытия и небытия есть становление? Разумеется, синтез этот формулирован правильно, поскольку становление действительно есть в каждый свой момент и бытие и небытие. Но тут чувствуется скачок, который для полной ясности должен быть чем-то заполнен. Перейдем от бытия и небытия к числу. Число есть та или (иная) комбинация актов полагания. Если число действительно таково, то, значит, оно есть, прежде всего, некая расчлененность, т.е. нечто отличное от просто бытия тем, что оно не есть ни просто одна неопределенная точка, ни просто полагание вообще, но нечто распространенное и в своей распростертости – расчлененное. Противопоставим теперь этому инобытие и будем искать синтеза полученной расчлененной распростертости с ее инобытием. Мы получаем не что иное, как становление. И мы ясно понимаем, почему именно становление. Раньше было распространение расчлененное (на стадии числа); теперь же, ввиду синтеза с инобытием, данное распространение должно стать нерасчлененным. А это нерасчлененное распространение и есть становление.

Пропустивши число в начале своего учения о бытии, Гегель весьма затруднил понимание диалектики своего "становления". Будучи совершенно правильной, она не получила у него достаточной мотивировки. И только взявши его не просто как синтез бытия и небытия, но как синтез бытия и небытия в бытии (число) с бытием и небытием в небытии (инобытие), только при такой детализации диалектического вывода мы и получаем категорию становления во всей ее отчетливой, яснейшей форме. Гораздо правильнее в этом отношении рассуждали античные платоники, помещавшие число не между эйдосом и вещью, но между первопринципом и эйдосом, полагая, что для конструирования эйдоса необходимы предварительные акты чистого полагания, а эти последние есть не что иное, как дробимое Единое. Такова точка зрения Платона, Плотина, Ямвлиха, Прокла и др. платоников. Позитивист Аристотель, отрицающий Единое как субстанцию и хорошо понимающий, что число все же есть некая бескачественность, полагает его между эйдосом и вещью. Он берет от эйдоса его идеальность и бескачественность, а от вещей их расчлененность и – получает категорию числа. Однако он просмотрел, что бескачественность вполне удовлетворяется уже самим чистым бытием, и что в расчлененности нуждаются не только вещи, но и сами эйдосы, и что, следовательно, принцип этого расчленения, или число, по крайней мере, сопутствует эйдосу, если не прямо ему предшествует.

4. Мы здесь не даем никаких подробностей диалектики числа, так как эта обширнейшая область заслуживает самостоятельной разработки. Но если бы мы вошли в эти подробности, мы сразу могли бы заметить, что и структура самого числа, и взаимоотношение разных чисел несет на себе те же общие категории, которые характерны и вообще для мысли. Мы тут нашли бы свое "бытие", свое "инобытие", свое "становление", свое "ставшее" и т.д. и т.д., но только с одной фундаментальной особенностью: все это относится не к качеству и вообще не к какой-нибудь содержательной заполненности бытия, но исключительно к актам полагания. Таким образом, число есть как бы формальная сторона бытия, и в частности качества.
5. В связи с этим может возникнуть мысль, не есть ли уже число тот первый символ вообще, который мы здесь ищем. Формально это, конечно, есть первый символ. Число есть первая законченная конструкция бытия, первый его лик; и в этом смысле мы не ошибемся, если станем его считать первым символом вообще. Однако такое число ничем внутри не заполнено, оно состоит только из чистых актов полагания и равнодушно ко всякому содержанию и качеству. Едва ли поэтому целесообразно этот символ считать действительно первым полным синтезом. Попробуем изучить бытие также и со стороны его качества и внутренней определенности – тогда первая законченная конструкция с гораздо большим правом сможет считаться первым полным символом вообще.

6. Наконец, вооруженные полной интуицией становления, на основании всех предыдущих разграничений, мы можем теперь дать и развернутую характеристику самого становления.

1. Из предыдущего мы можем извлечь, главным образом, два принципа становления или, вернее, две формулировки одного и того же его принципа. Во-первых, становление есть граница границы. И, во-вторых, становление есть синтез (или совпадение) бытия с небытием или, точнее, бытия, уходящего в небытие, с небытием, уходящим в бытие.

Что касается первой формулировки, то происхождение ее очень ясно. Бытие, чтобы быть, отличается от небытия и тем предполагает для себя определенную границу; небытие, чтобы быть, отличается от бытия и тем самым также предопределяет для себя границу. Возьмем теперь самую границу. Чтобы быть, она тоже должна отличаться от всего иного. Однако ничего иного у нас пока нет. Есть бытие, небытие и их совпадение, образующее границу; От чего же граница должна отличаться и в чем, собственно говоря, она должна полагать свою собственную границу? Этой областью может быть только она сама, т.е. она сама полагает свою границу в самой себе. Но полагать границу в таком виде значит нигде не полагать никакой границы, потому что двигаться по замкнутой границе тела – это значит никогда не находить никакой границы. Вот почему граница границы есть безграничность. И вот почему становление есть прежде всего безграничное достигание границы и всегдашняя невозможность ее определенно достигнуть.

Собственно говоря, ничего иного не значит и то, что в становлении бытие не уходит в небытие, а небытие уходит в бытие. Если бытие уходит в небытие, то это значит, что бытие самим актом своего полагания тут же себя и снимает; и если небытие уходит в бытие, то это значит, что небытие самим актом своего полагания тут же и снимает себя, или, что то же, бытие самим актом своего снятия бытия тут же и полагает себя. Отсюда получается характерная для становления сплошность и непрерывность. Достижение границы тут не только безгранично, но оно еще и сплошно, непрерывно, абсолютно неразличимо в себе.

Вот в чем природа становления. Но отсюда немало разных существенных подробностей.

2. Безграничная сплошность становления, прежде всего, запрещает примышлять здесь всякую малейшую оформленность и различимость.

На этом основании необходимо записать, что становление не может иметь ни начала, ни середины, ни конца, ни какой бы то ни было вообще различимой точки внутри себя. Становление не состоит ровно ни из каких точек. Оно все время алогически плывет, расплывается; и в тот самый момент, когда вы движетесь за какую-нибудь определенную его точку, в этот самый момент ваша точка исчезает, уходит в прошлое и заменяется бесконечностью новых точек. В этот поток не только нельзя войти два раза, как учил Гераклит, но нельзя войти уже и однажды, ибо он все разный, и разный не только в несколько разных моментов времени, но уже и в один-единственный.

В становлении не может быть совершенно ничего отличено или названо. Все, что получит хоть какое-нибудь наименование, уже тем самым будет извлечено из этого сплошного потока и уже будет вне его. Все это уже будет иметь какую-то форму и будет ставшим, т.е. результатом становления, а не самим становлением.

3. Это, однако, не значит, что становление есть просто отсутствие бытия. Кто рассуждает так, тот ничего не понимает в становлении. Как раз все дело тут в том-то и заключается, что становление есть синтез и совпадение бытия и небытия. Мы не можем указать в становлении ни одной раздельной точки. Но самое становление только потому и возможно, что оно переходит от одной раздельной точки к другой такой же. Однако фактически переходить от одной точки к другой – это не значит четко фиксировать эти точки. Самому становлению неизвестны никакие раздельные точки, оно в отношении их совершенно слепо. Эти точки, рассуждая отвлеченно, можно было бы и сосчитать, подобно тому как мы считаем раздельные секунды, несмотря на сплошность и непрерывность временного потока. Однако ясно, что такая исчисляемая сетка становления отнюдь не есть само становление, и эта сетка должна быть еще залита этим сплошным и неразличимым потоком или погружена в эту мглу непрерывных возникновений.

Таким образом, становление есть не просто отсутствие бытия, но отсутствие такого бытия, которое должно было бы быть. Кажется, что это бытие, эти раздельные и осмысленные акты полагания находятся где-то тут же возле, что вот-вот становление их достигнет. Однако само существо становления заключается в том, чтобы вечно искать формы и никогда ее не находить. Даже все эти слова, привлеченные для его характеристики, – "вечно", "искать", "не находить" и проч. – не есть то, что свойственно становлению предметно, ибо всякая такая предметность уже превратила бы его в совокупность раздельных признаков и тем лишила бы его самого главного – быть нерасчленимым потоком. Эти слова есть только продукт какого-то сознания, смотрящего на становление со стороны.

4. Отсюда, становление есть некое вечное беспокойство и как бы вечная тревога. Его неопределенность полна ожиданий и надежд. Но она никогда не кончается, не переходит в определенность, в форму, никогда не насыщается, никогда не прекращает своих исканий. Оттого неопределенность становления мучительна и тосклива. Становление живет именно этой неизвестностью, этой вечной и неизбывной неизвестностью, ибо не известно здесь ни того, кто стремится, ни того, как стремится, ни того, куда стремится. В становлении слышны какие-то числа, ибо становление есть какой-то переход, а переходить можно только от одного к другому, т.е. только тогда, когда можно считать. Но эти числа здесь погашены, запрятаны в бездну неразличимости, размыты и растворены. И поэтому в самом становлении числа эти слышны только как некоторый пульс какого-то неведомого и непредставимого вселенского сердца. Эти глухие и тайные удары и толчки становления совершенно непонятны; неизвестно, кому они принадлежат и в силу чего происходят. Но так оно и должно быть, ибо иначе мы уже вышли бы за пределы абсолютной неразличимости становления.
5. Становление живет неизвестностью раздельных и числовых пунктов своих переходов, неизвестностью тех актов полагания бытия, из сплошного заполнения которых оно и образуется. Однако в нем не только бытие и число; в нем также и небытие, инобытие. А инобытие вносит в структуру вещей свою, вполне специфическую стихию, не имеющую ничего общего с отвлеченной раздельностью числовых актов полагания. И когда мы получаем полную вещь, то мы можем легко выделить и ее отвлеченную числовую сетку, и ее инобытийную, качественную наполненность. Но вот мы в пределах чистого становления, т.е. мы не знаем ни той вещи, которая становится, ни тем более деталей ее структуры. И мы [не - ? - ] сразу начинаем видеть, к какому результату приводит эта неизвестность.

Если бы мы знали те качества, которыми заполнены здесь переходы от одного пункта к другому, то мы понимали бы и то, откуда происходит та "неравномерность", та разнообразная "скорость", которая характеризует здесь разные протекания. Когда бурлит поток, то, наблюдая высоту его падения, условия его протекания (характер дна и берегов) и проч., мы можем вполне обоснованно сказать, почему в одном месте он образует водопад, в другом – водоворот, в третьем – крутой поворот своего русла и т.д. и т.д. Но пусть мы ничего этого не знаем, а знаем только самое течение потока. Это будет равносильно пониманию потока как некоего необоснованного хаоса. И вот поэтому становление есть для нас всегда бурлящий поток, об условиях протекания которого мы ничего не знаем; или, вернее, это всегда необоснованный и мучительный хаос противоречий, который, однако, имеет вполне самостоятельное и, при непосредственной оценке, в некотором смысле абсолютное существование.

6. Даже больше того. Мы можем наблюдать в становлении весьма интенсивное противоречие между этой его инобытийной качественностью и внутренним числовым скелетом. Мы можем наблюдать, как становление борется с самим собою, что ведь вполне естественно, поскольку каждый его момент (как сказано выше) настолько же полагает себя, насколько и снимает себя, и поскольку, очевидно, все его моменты сразу и полагают, утверждают себя, и тут же снимают, отрицают себя. Становление обязательно есть самопротивоборство, которое в иных видах и периодах становления может ослабевать и быть незаметным (хотя уничтожиться оно не может никогда, стремясь к существу самого становления), но которое в других своих типах и на других этапах может обладать колоссальной силой и весьма интенсивным выражением. Таким образом, хаос становления есть хаос самопротивоборства, которое тут обязательно должно быть непонятно и необоснованно, чтобы сохранилась чистота самой категории.

И, наконец, самопротивоборство достигает тут еще большей своей силы тогда, когда мы вспомним, что становление существует как обоснованное на самом себе, что оно само себя и порождает и полагает. Хотя понятия "рождения" и "смерти" относятся не к чистому становлению как таковому, но к тому его типу, который мы ниже именуем "жизнью", все же привлечение этих терминов к чистому становлению делает и здесь многое понятным и выразительным. Становление: 1) само рождает себя, 2) само поглощает себя, 3) само порождает все иное, 4) само и поглощает все иное. Это – простой перифраз того основного принципа становления, который мы выше характеризовали как переход и гибель бытия в небытии и как переход и гибель небытия в бытии. Это чудовищное и всесильное самопорождение и самопоглощение, это звериное порождение всего и одновременное его уничтожение страшно именно тем, что его нельзя назвать и определить, что оно принципиально безымянно и неопределенно, что неизвестны и его порождения, которые оно поглощает и уничтожает в самый момент их появления, что невозможно и представить себе, для каких целей, по каким причинам и как именно происходят эти порождения и уничтожения, это ежемгновенное самовозникновение и самоубийство.

7. He надо удивляться этой жуткой противоречивости категории становления. Удивляется тот, кто думает, что на свете существуют только расчлененные формы и рациональные схемы и что не существует никаких противоречий, никаких разрушений, смятения, смерти и вообще иррационального. Однако нетрудно показать, что и всякая расчлененная форма, или рациональная схема, возможна только как сравнение или как наличное бытие (об этом – в дальнейшем), а сравнение есть не что иное, как результат становления. Таким образом, не говоря уже о специфически иррациональном, само рациональное громко кричит о наличии вполне иррационального в бытии, о том, что реальное бытие – не рационально и не иррационально, но в нем до неразличимости совпадают обе эти стихии. Становление же есть очень высокий принцип действительности; выше его только "бытие" и "небытие". Как же этот принцип, долженствующий осмыслять всю действительность, не будет принципом рационального и вместе иррационального? Как он может не быть принципом совмещения и совпадения того и другого, если вся действительность как раз и есть это совпадение? Тут можно возражать только путем перехода "в другой ряд". Можно сказать, что действительность – не только становление или не только иррациональность. Однако мы и не утверждаем, что действительность – только становление; и еще менее того мы утверждаем, что она есть только иррациональность, или только рациональность, или только совпадение того и другого. Действительность содержит в себе еще десятки и сотни других категорий, не имеющих с этими ничего общего. Однако становление есть все же некий момент, некая сторона действительности; и поскольку оно в качестве такого момента и стороны реально, постольку оно обладает всеми теми свойствами, которые указаны у нас выше.

В связи с этим можно и вполне определенно говорить о становлении как о первопринципе сущего вообще. Сáмое самó не есть даже и первопринцип. Оно выше всего. "Бытие" и "небытие" суть первопринципы. Но первопринципу надлежит быть одному, единому. Поэтому "бытие" и "небытие" лучше не считать первопринципами в собственном смысле слова, а лучше считать таковым именно становление. Тут ведь содержится и бытие и небытие и, с другой стороны, конкретно не содержится еще пока ничего другого. Следовательно, тут мы имеем, с одной стороны, все (и как раз с точки зрения его полагания и неполагания), а с другой – не все в его конкретном выявлении (ибо тут конкретно еще нет ничего), но все именно только еще принципиально. Становление обеспечивает только появление вещей, их уничтожение и связь того и другого. А это достаточно для того, чтобы становление считать первопринципом.

8. В связи с этим мы как раз нередко и встречаем в истории философии трактование первопринципа как чистого становления. Так, уже Гераклит выставил этот принцип в достаточно определенной форме. Плотин очень часто толкует свое Единое как потенцию, как мощь становления всякого бытия. Фихте нечто вроде этого становления мыслил в своей "Tathandlung" {15} первого Наукоучения. Шопенгауэр нарисовал на ней свою грандиозную картину Мировой Воли, а неокантианцы выставили принцип "происхождения" (Ursprung), который они тоже понимали как совпадение "нечто" и "ничто" для первоопределения всякой логической формы вообще. Конкретный анализ всех этих учений показал бы всю их мировоззрительную несовместимость и полную оригинальность их историко-культурного стиля и физиономии. Однако нетрудно было бы полагать и то, что по существу и чисто логически они сводятся только к одному простейшему и основному тезису, который можно формулировать по-разному и который нам нельзя забывать при всех картинных и поэтических выводах, невольно возникающих у всякого при всматривании и вслушивании в природу становления: становление есть совпадение бытия, уничтожающегося в небытии, с небытием, возникающим в качестве бытия; или – граница границы (т.е. безграничная и сплошная длительность, или распространенность); или – совпадение числа и его инобытия в чистую нерасчленимую инаковость; или – попросту – совпадение бытия и небытия, данное как такое, в чистейшем и непосредственном виде.

После всей этой диалектики становления мы можем перейти к следующей категории в пределах первого символа, к "ставшему".
А.Ф.Лосев, Самое само

И подчеркиваю, что высказываю здесь своё личное мнение, ни на что не претендующее. Правда, мнение это представляется мне выводом, к которому со временем должны будут прийти многие и многие. Подтверждено оно было и той высшей инстанцией, которая остаётся для меня единственным решающим авторитетом.
Даниил Андреев, Роза Мира

Выявляясь вовне, Единый проявляет некую присущую Ему внутреннюю полярность. Сущность этой полярности внутри Божества для нас трансцендентна. Но, выявляясь вовне, она воспринимается нами, как полярность двух друг к другу тяготеющих и друг без друга не пребывающих начал, извечно и присно соединяющихся в творческой любви и дающих начало третьему и завершающему: Сыну, Основе Вселенной, Логосу. Истекая во вселенную, божественность сохраняет эту присущую ей полярность; ею пронизана вся духовность и вся материальность вселенной. На различных ступенях бытия она выражается различно. В слое неорганической материи, который доступен всеобщему человеческому восприятию, её можно усмотреть, вероятно, в основе того, что мы именуем всеобщим законом тяготения, в полярности электричества и во многом другом. В органической же материи нашего слоя, здесь, эта полярность Божественного проявляется в противозначности мужского и женского начал. Повторяю и подчеркиваю: здесь, ибо лежащая в основе этой противозначности полярность Божества, сама в себе, в своей сути, не может быть понятна.

Вот почему Божественную Женственность мы именуем Матерью Логоса и через Него всей вселенной. Но извечный союз между Отцом и Матерью не изменяет Её предвечной сущности; именно поэтому мы именуем Матерь миров Приснодевою.

Таким образом, в учении о Троице и о Женственном аспекте Божества наличествует не перенесение «слишком человеческого» на сферы горние, а, напротив, понимание объективной полярности наших слоёв – мужского и женского начал – как проекции непостижимой для нас полярности в существе Бога. «Бог есть любовь», – сказал Иоанн. Будут сменяться века, потом эоны, наконец, брамфатуры и галактики; каждый из нас, рано или поздно, достигнет Плеромы – божественной Полноты и вступит в родимое Лоно уже не только как дитя, но и как брат Божий; наши нынешние представления о Божестве исчезнут из памяти, как бледные, отцветшие, ненужные больше тени; но и тогда истина о том, что Бог есть любовь, не утратит своей истинности. Бог любит не Себя (такое предположение было бы кощунственно), но Каждая из таящихся в Нём Непостижимостей обращена любовью на другую, и в этой любви рождается Третье: Основа Вселенной. Отец – Приснодева-Матерь – Сын.

Высочайшая из тайн, внутренняя тайна Божества, тайна любви Отца и Матери, отнюдь не «отражается» в человеческой любви, какой бы то ни было: ничто в мире конечном не может быть соизмеримо или подобно сущности этой тайны. Но и ничто в мире, за исключением того, что исходит от начал богоотступнических, не может быть сторонним по отношению к этой тайне. В человеческой любви вообще, то есть в любви ко всему живому, выражается (а не отражается) существо Триединого – существо, которое есть любовь. В любви же мужчины и женщины выражается (а не отражается) внутренняя тайна союза Отца и Матери в той мере, в какой она нас достигает, будучи преломлённой множеством слоёв космического ряда. В этом и заключается коренное, онтологическое различие двух областей нашей духовной жизни, не имеющих между собой почти ничего общего, но на нашем нищем языке выражаемых одним и тем же словом.
Даниил Андреев, Роза Мира

Было бы, разумеется, реакционным абсурдом отрицание того, что женщина может быть хорошим геологом, добросовестным инженером, талантливым художником, квалифицированным химиком или биологом, или сомневаться в полезности или ценности её работы в таких областях. Но можно и должно усвоить два бесспорных факта: во-первых, то, что список гениальных деятелей в этих областях не обогатился и вряд ли когда-нибудь обогатится женскими именами, а во-вторых, то, что незаменима и высокоодарена женщина – в другом.

Материнство. Воспитание детей. Творчество домашнего очага. Уход за больными и лечение. Этическое врачевание преступников. Преобразование природы. Совершенствование животных. Некоторые русла религиозной жизни. Творчество любви. И, наконец, творческое оплодотворение души того, кого она полюбила. Вот в чём женщина незаменима и безгранично одарена.

В первом и в последнем из этих видов творчества она незаменима абсолютно. В остальных же – мужчина уступает ей в той же мере, в какой она уступает ему на поприще государственной деятельности или технических наук. Ибо здесь требуется именно женское, женственное душевное качество: мягкость, любовная нежность, самоотдача, терпеливая настойчивость, бережность, чуткость, сердечность, внимательность.

В областях высшего творчества совершается нечто обратное тому, что мы видим в мире физическом: там оплодотворяющее начало – женщина, оформляющее и воплощающее – мужчина. «Божественная комедия» есть плод двоих, и без Беатриче она так же не появилась бы на свет, как и без Данте. А если бы мы вникли в глубину творческого процесса большинства великих художников, мы убедились бы, что духовное семя их бессмертных творений именно женщиной брошено в глубину их подсознания, в сокровенные творческие тайники. Мысль о постановке в Веймаре памятника Ульрике Левенцоф, вдохновившей Гёте на прекрасные стихи, – справедлива и глубока. И не нужно смущаться тем, что в большинстве биографий художников трудно доискаться внешними приёмами до тех женских имён, которые заслуживают благодарности потомков в той же мере, как имена самих художников: художники и сами не знают порой, кому они обязаны семенами своих творений. Каждый из них это узнает в своё время и в своём месте – уже за пределами Энрофа.
Даниил Андреев, Роза Мира

Поэзия и наука тождественны, если под наукою должно разуметь не одни схемы знания, но сознание кроющейся в них мысли. Поэзия и наука тождественны, как постигаемые не одною какою-нибудь из способностей нашей души, но всею полнотою нашего духовного существа, выражаемою словом "разум". В этом отношении они резкою чертою отделяются от так называемых "точных" наук, не требующих ничего, кроме рассудка, и разве еще воображения. Можно быть очень умным человеком и не понимать поэзии, считать ее за вздор, за побрякушку рифм, которою забавляются праздные и слабоумные люди; но нельзя быть умным человеком и не сознавать в себе возможности постичь значение, например, математики и сделать в ней, при усиленном труде, большие или меньшие успехи. Можно быть умным, даже очень умным человеком и не понимать, что хорошего в "Илиаде", "Макбете" или лирическом стихотворении Пушкина; но нельзя быть умным человеком и не понимать, что два, умноженные на два, составляют четыре, или, что две параллельные линии никогда не сойдутся, хотя бы продолжены были в бесконечность. Ясно, что под словом "точных" истин разумеются те истины, которых очевидности и непреложности не может не признать ни один человек в мире, не лишенный здравого смысла, прежде всего отличающего людей от животных. В этом отношении наука, в высшем ее значении, то есть философия, и поэзия - повторяем - тождественны: та и другая равно далеки от того, что имеет хотя вид "точности". Но в хаотической борьбе и противоположности понятий, убеждений и вкусов насчет произведений искусства внимательный взор открывает, как и во всех великих явлениях жизни, торжество единства, которое тем выше и поразительнее торжества "точности", чем, по-видимому, неопределеннее и неуловимее для рассудка сущность искусства. Океан времени, смывший с лица земли греческие республики, вынес имена: Гомера, Гезиода, Эсхила, Софокла, Пиндара, Анакреона, - и теперь все, считающие себя причастниками даров вдохновения, охотно или поневоле, все-таки дивятся этим именам. Удачно сделанная копия с Аполлона Бельведерского возбуждает всеобщий восторг, а оригиналам, состоящим из двух кусков мрамора, нет цены. Невежды, зевающие от драм Шекспира и втайне предпочитающие им мыльные пузыри водевилей, вслух хвалят Шекспира и оскорбляются, если с ним сравнивают кого бы то ни было. Но это работа времени: в пестроте современности торжество единства мнения еще поразительнее, ибо оно есть вместе и торжество разумности над близорукою ограниченностью, над борьбою мелких страстей. Пушкин явился у нас во времена классической неподвижности, и потому как благосклонно и приветливо встретило его молодое поколение, так неприязненно и сурово приняло его старое поколение, и в особенности записные поэты, литераторы и словесники того времени. Но истина взяла свое, - и, несмотря на смешанные крики и ожесточенные споры, общее мнение тотчас же превознесло имя: молодого поэта превыше всех поэтических лауреатов, прежде его и при нем бывших.

Но это торжество единства над разнообразием и противоречием во мнениях о таком неопределенном и неточном предмете, каково искусство, выходит не из множества, не из толпы, но от немногих и избранных переходит в толпу. Не все могут и не все должны понимать изящное; его понимают только немногие, избранные. Кто по натуре своей есть дух от духа, - тот по праву рождения причастен всех даров духа, недоступных плоти и ее душе - рассудку. Рассудок становит человека выше всех животных; но только разум делает его человеком по превосходству. Рассудок не шагает далее "точных" наук и не понимает ничего, выходящего из тесного круга "полезного" и "насущного"; разум же объемлет бесконечную сферу сверхопытного и сверхчувственного, делает ясным непостижное, очевидным - неопределенное, определенным - "неточное". Искусство принадлежит к этой сфере бытия, доступной только разуму, - и потому понимать поэзию нельзя выучиться, так же, как нельзя выучиться писать стихи. Восприемлемость впечатлений изящного есть своего рода талант: она не приобретается ни наукою, ни образованием, ни упражнением, но дается природою. Постижение поэзии есть откровение духа, а таинство откровения сокрывается в натуре человека; между тем известно, что натуры людей разнообразны до бесконечности и представляют собою бесконечную лествицу с бесконечными ступенями - снизу вверх или сверху вниз, смотря по тому, с которого конца будете смотреть на нее. Поэзия первоначально воспринимается сердцем и уже им передается голове. Потому, чье сердце жестко и черство от природы для воспринятия впечатлений изящного, - окружите его с малолетства произведениями искусства, толкуйте ему целую жизнь о поэзии, - он приобретет только навык к ее формам и приучится судить о их внешней отделке; но сущность творчества навсегда останется для него тайною, которой он и подозревать не будет. И таких людей, чуждых поэзии по натуре своей, несравненно больше, чем людей, одаренных инстинктом изящного. Почему же это? - Потому же, почему число художников относится к толпе, как единица к миллиону. -

А почему же существует это отношение? На такой вопрос дает превосходный ответ Моцарт Пушкина, говоря Сальери:

Когда бы все так чувствовали силу
Гармонии! Но нет: тогда б не мог
И мир существовать; никто б не стал
Заботиться о нуждах низкой жизни;
Все предались бы вольному искусству.
Нас мало избранных, счастливцев праздных,
Пренебрегающих презренной пользой,
Единого прекрасного жрецов.

Обыкновенно толпа так же холодна и равнодушна к искусству, как привержена и предана пользе; - и поэт имеет полное право, в порыве благородного негодования, отвечать на ее бессмысленные крики:

Молчи, бессмысленный народ,
Поденщик, раб нужды, забот!
Несносен мне твой ропот дерзкий.
Ты червь земли, не сын небес;
Тебе бы пользы все - на вес
Кумир ты ценишь Бельведерский.
Ты пользы, пользы в нем не зришь.
Но мрамор сей ведь бог!.. Так что же!
Печной горшок тебе дороже:
Ты пищу в нем себе варишь ...

Но чем равнодушнее и холоднее толпа к делу искусства, тем выше и поразительнее торжество искусства над толпою: невольно подчиняясь влиянию избранников природы, она признает его автономию*, несмотря на его "неточность", и тем самым делает явным единодержавие разума. И поэт, существо, называющее пользу - этот идол толпы - презренною, поэт возбуждает к себе суеверное удивление толпы, сбирает дань ее рукоплесканий, возбуждает в ней восторг своим появлением. Это такое явление, перед которым поневоле задумается самый жаркий поклонник "полезного", постигший всю глубину "точной" премудрости...

________________

* Автономия есть право предмета, основанное не на внешних уважениях, как-то: пользе, предании (traditio) или постороннем авторитете, но на сущности самого предмета. Впрочем, это слово довольно удовлетворительно объяснено даже в русском "Энциклопедическом лексиконе". Любопытные Могут справиться в первом его томе.
В.Г. Белинский, Стихотворения М. Лермонтова

Переход => Начало

Первоисточник => Нару 3Д х2

1.

А сколько существует праздных и вздорных теорий сознания, зачастую прямо уничтожающих его в самом корне! Вот простая диалектическая формула выведения «сознания». 1) Каждое A диалектически получается путем отграничения от всего иного и противопоставления ему. 2) Допустим, что мы перебрали все, что было, есть и будет; и имеем не одно A, но все A и не–A, какие только могут быть. 3) Чтобы диалектически вывести это все, надо его чему-то противопоставить и чем-то ограничить, надо его чем-нибудь отрицать. 4) Но ничего иного уже нет, ибо мы условились взять именно все. Стало быть, все может быть противопоставлено только самому же себе, ограничено только самим же собою. 5) Но кто будет совершать это противополагание? Так как никого и ничего нет, кроме этого всего, то противополагать будет само же это все, т. е. все будет само противополагать себя себе же . 6) Это и значит, что оно будет иметь сознание. Таков простейший диалектический вывод категории сознания.
А.Ф.Лосев, Диалектика мифа

2.

В связи с этим можно и вполне определенно говорить о становлении как о первопринципе сущего вообще. Сa'мое самo' не есть даже и первопринцип. Оно выше всего. "Бытие" и "небытие" суть первопринципы. Но первопринципу надлежит быть одному, единому. Поэтому "бытие" и "небытие" лучше не считать первопринципами в собственном смысле слова, а лучше считать таковым именно становление. Тут ведь содержится и бытие и небытие и, с другой стороны, конкретно не содержится еще пока ничего другого. Следовательно, тут мы имеем, с одной стороны, все (и как раз с точки зрения его полагания и неполагания), а с другой – не все в его конкретном выявлении (ибо тут конкретно еще нет ничего), но все именно только еще принципиально. Становление обеспечивает только появление вещей, их уничтожение и связь того и другого. А это достаточно для того, чтобы становление считать первопринципом.
А.Ф.Лосев, Самое само

3.

4. В–четвертых, диалектика (общая и основная) есть логическая конструкция категориального эйдоса как бытия, основанного на самом себе и от себя самого зависящего. Действительно, есть ли что–нибудь помимо эйдоса? Ведь эйдос же и есть лик предмета, явленная сущность его, известный нам и нами формулированный смысл его. Что же еще возможно знать в вещи помимо ее эйдоса, если эйдос и есть то, что мы знаем о вещи? Но если в вещи нет ничего, кроме эйдоса, то это значит, что эйдос вещи не может быть основан на чем–нибудь ином, что не есть он сам, ибо все, что есть в вещи, есть ее эйдос, и эйдос оказывается обоснованным сам на себе. Другое было бы дело, если бы я вместо эйдоса вещи взял, например, ее логос или меонизированный логос. В этом случае опорой для логоса является эйдос, чистый, не–меонизированный. Пусть я хочу привести в известную закономерность неясную груду наблюдаемых мною фактов. На чем я буду основывать свое обобщение, свой логос, в данном случае? Разумеется, на наблюдении фактов. Наблюдая фактические эйдосы сплетения фактов, я их обобщаю и свожу к логической (например, математической) формуле. Но самый–то эйдос вещи на чем основывается как эйдос? Конечно, только на самом себе. Надо его увидеть, и это будет единственным доказательством его истинности^[114]. Поэтому диалектика, оперирующая с эйдосами, да еще в основной и принципиальной своей части — с категориальными эйдосами, не может находить опору в каких–нибудь иных фактах и наблюдениях, чем факты и наблюдения созерцательно данной категориальной сущности вещи. Задача диалектики — показать, какие существуют категориальные эйдосы вообще и как они связаны между собой, как они своей взаимной связью обосновывают друг друга и всех вместе. Наблюдая данный эйдос, мы можем легко заметить, что, хотя этот эйдос и не зависит ни от чего не–эйдетического, не зависит, напр., от факта (как и вообще всякий смысл не зависит от фактического обстояния этого смысла hic et nunc{115} ), все же он может зависеть от другого эйдоса, и, поскольку эта связь есть связь не фактическая, не натуралистическая, не метафизическая, но именно смысловая, и притом эйдетическая, она тоже есть предмет диалектики, ибо и она относится к проблеме эйдетического самообоснования ^[116].

5. Понять проблему эйдетического самообоснования мешает характер современной феноменологии, развивающейся под главенством Гуссерля. Надо отдать всякую дань справедливости и благодарности за то, что Гуссерль после долгих блужданий философии в сетях разнообразной натуралистической метафизики дал наконец формулировку простому и ясному, давно забытому понятию эйдоса и тем вывел философию на подлинно философский, разумно-осмысленный путь смыслового общения с фактами и бытием. Однако Гуссерль остановился на полдороге и, давши правильную концепцию феноменологии эйдоса, привязал к ней систему не категориально–эйдетических, но только схемно–аритмологических связей, почему и оказалось, что феноменология, несмотря на то, что она оперирует с живой смысловой динамикой вещи, останавливается на статическом фиксировании статически данного смысла вещи. Гуссерль правильно говорит, что феноменология должна не объяснять, но описывать смысл, что никакое натуралистическое объяснение ничего не может объяснить в смысле как смысле. Но Гуссерль не понимает того, что возможно не натуралистическое, но эйдетическое же объяснение эйдоса, возможно не натуралистическое, но чистое эйдетическое же помещение эйдоса в системе других или вообще возможных эйдосов. Разумеется, Гуссерль скажет, что и по его учению не может быть никакого статического созерцания эйдосов и что все они связаны всегда так или иначе в ту или другую систему. Но тут–то и начинается вся рознь Гуссерля с диалектикой. Если устанавливается логическая связь между эйдосами наподобие того, как устанавливается связь между фактами, то, разумеется, такая логическая конструкция не будет эйдетикой связей, но лишь формально–логической конструкцией. Если, например, мы хотим дать феноменологию какого–нибудь переживания, то нам необходимо описать один или несколько эйдосов, проявившихся в данном переживании в той или другой последовательности. Будет ли это логосом именно эйдоса? Да, это статически тут будет усматриваться и описываться, но связи будут установлены не эйдетические, но логически–методологические. Равным образом, когда Гуссерль учит о целом и о частях, разумеется, это есть описание не чего иного, как эйдоса, однако эйдоса не категориального, — потому что тогда понадобилась бы и специальная логика категориальной эйдетики, — но эйдоса схемного, числового, т. е. это есть не что иное, как учение о «множествах». Тут своя логика связей, и она прекрасно вскрывается в учении о «множествах». Однако специфически категориальной эйдетики в смысле эйдетики связей у Гуссерля мы не находим, и он продолжает брать эйдосы, как они даны в фактически наблюдаемой действительности, не в их специфически эйдетически–категориальной взаимозависимости, но в тех связях, которые фактически продиктованы действительностью.

Специфическая категориальная эйдетика связей и есть не что иное, как диалектика. Феноменология — описание статически данных эйдосов, как некоторым образом оформленных смыслов. Она части эйдетически объединяет в целое, в смысл, в категорию. Диалектика — смысловое объяснение диалектически–эйдетически взимосвязанных эйдосов, основывающихся один на другом и на всех, и все на одном и на всех.

Она эйдетически соединяет не часть с частью в целое, но целое с целым, категорию с категорией в новую категорию ^[117].
А.Ф.Лосев, Античный космос и современная наука

4.

Добавим к этому, что такого рода диалектическое круговращение (пребывание в себе, выход за свои пределы и возвращение к самому себе в обогащенном виде), конечно, мы находим и в других культурах.
А.Ф.Лосев, Итоги тысячелетнего развития

5.

Итак: 1. совпадение бытия и небытия в бытии есть число; 2. совпадение бытия и небытия в небытии есть инобытие; 3. совпадение бытия и небытия в совокупном обстоянии бытия и небытия есть граница; 4. совпадение бытия и небытия в сфере безразличного совпадения бытия и небытия, или совпадение бытия и небытия как такое, т. е. как именно совпадение бытия и небытия, есть становление.
А.Ф.Лосев, Самое само

6.

Тут утверждается одна из самых элементарных, но в то же время и необходимейших и фундаментальных истин разума. Начиная действовать, разум должен родить в себе различие, ибо пока нет различия и есть только неразличимое бытие, до тех пор разума нет, он молчит. Но если появляется хоть какое–нибудь различие, то это значит, что вносится какая–то степень освещенности разумом, разная степень освещенности бытия, разная степень разумности. Это и есть начало диалектики, т. е. самосознательного самоположения разума, и тут весь Платон, Плотин, Фихте, Гегель и все, кто когда–нибудь разрабатывал диалектику. Антитеза «одного» и «иного», «эйдоса» и «меона», или, попросту говоря, света и тьмы — необходимейший исходный пункт всякого диалектического мышления. «Если что–нибудь вообще есть, то это значит, что вместе с тем есть и нечто иное» — вот в чем первые слова всякой диалектики. Всякое «нечто» всегда предполагает вокруг себя какой–нибудь фон иного качества, чем нечто; всякое «нечто» дано в окружении «иного». Без этого — абсолютная и неразличимая тьма, и разум бездействует. И вот такое–то завоевание и совершило древнее пифагорейство, подарив его мировому идеализму и диалектике^[142].
А.Ф.Лосев, Античный космос и современная наука

7.

Прокл и объясняет, что значит этот странно выводимый ряд чисел «Тимея», начинающийся с 1, 2, 3 и 4. Это есть, говорит Прокл, самая обыкновенная пифагорейско–платоническая тетрада, которая получается в самом начале диалектического пути. Известно учение Прокла о тройном определении сущности — сущность пребывает сама по себе (μονή), сущность раскрывает себя (πρόοδος, эманация), и сущность, по раскрытии, возвращается в себя (έπιστροφή) ^[304]. Это учение как основание всего диалектического развития и есть принцип построения первой тетрактиды. Душа, творящая космос, есть нечто устойчивое и пребывающее в себе как одно целое. Она — монада ^[305]. Второе начало умножает первое исходящими из последнего эманациями. Это — диада, «выявляющая (έχφαίνει) все эманации сущности». Потому она и «двойная первой». Тут душа подражает «неопределенной диаде и умной беспредельности» ^[306]. Третье начало «целиком возвращает душу снова к началу»; оно, управляясь и измеряясь им, обнимает его и наполняет его, так что в отношении первого начала оно уже «тройное» (ибо предполагает двойную повторенность однажды данного — первого) и в отношении второго начала оно — «полуторное» (ибо второе воспроизводится им только наполовину, т. е. 2 + 2/2 = 3, в то время как и это половинное воспроизведение само по себе есть нечто единое, так что в триаде содержится и монада, и диада) ^[307]. До сих пор рассматривалась стихия самого смысла. Дальнейший диалектический этап говорит о ставшем смысле, о факте смысла, о носителе смысла. Это и есть тетрада, стоящая посредине между чистым триадным смыслом самим по себе и его дальнейшими воплощениями и эманациями. Прежде чем воплощаться или проявляться далее и в разных степенях, он должен воплотиться и проявиться всецело и максимально. Это и выполняет тетрада, «воистину всесогласная, содержащая в себе все смыслы и выявляющая (έχφαίνουσαν) в себе второй мировой распорядок» ^[308]. Все дальнейшее есть все новое и новое диалектическое развитие и воспроизведение этой основной тетрады. Прокл вслед за Платоном говорит о трех «эманациях», которые, по образцу диады, все четные, и о трех «реверсиях», которые, по образцу триады, все нечетные ^[309]
А.Ф.Лосев, Античный космос и современная наука

После этой схематичности должно быть вполне ясным, как за бытием и небытием тотчас же следует число, инобытие, граница и становление. Поскольку совпадение бытия с небытием есть бытие, оно — число. Поскольку оно есть небытие, оно — инобытие. Поскольку совпадение бытия с небытием берется как именно совпадение бытия с небытием, то при совокупном обстоянии и бытия, и небытия оно есть граница. И наконец, данное совпадение как таковое, но при абсолютно неразличимом совпадении бытия и небытия (при отсутствии их противостояния) оно есть становление.
А.Ф.Лосев, Самое само

Возражать против сложности и тонкости диалектической мысли не приходится; эта сложность и эта тонкость действительно велики. И тут нельзя просто отвернуться и употребить ругательное выражение "схоластика". Однако мы совершенно вправе требовать, чтобы всякая сложность и тонкость диалектически отвечала простейшему жизненному опыту и чтобы при всех своих усложнениях и утончениях мысль имела прямую и очевидную связь с обывательскими и повседневными наблюдениями.
А.Ф.Лосев, Самое само

Тут уже начинается непростая диалектика. Но всякому вполне ясно, что под ней лежит простейший факт сравнения, без которого немыслимо ничто живое, да, пожалуй, и ничто мертвое. Чтобы осознать уже такой простой факт, как становление, надо уметь понимать, как это бытие есть небытие и небытие есть бытие. В сущности, это тождество тоже есть простейшая вещь, хотя и требует для своего признания некоторой культуры ума. Обыватель, конечно, весьма удивляется ей. Но почему бы не удивляться тому, как в движении каждый новый момент наступает как раз в то самое время, когда он уходит в прошлое? Ведь всякому же ясно, что это – один и тот же момент, абсолютно одно и то же мгновение, когда тело приходит в данную точку своего пути и когда оно ее покидает. Однако отсюда ясно должно быть и то, что возникновение и исчезновение совершается в одно и то же мгновение, что бытие данного момента времени и его небытие совпадают в одном и том же мгновении. Если обыватель не возражает на это в чувственном движении, так это только потому, что он привык к этим чувственным наблюдениям. Если бы он также привык пользоваться чистым мышлением, как он привык пользоваться чувственными восприятиями, то он не возражал бы и на то, что категории бытия и небытия не только различны и раздельны, но что есть такие категории, в которых бытие и небытие совпадают в абсолютной неразличимости.
А.Ф.Лосев, Самое само

2. Основываясь на приведенных элементарных свойствах любой чувственной вещи, попробуем сначала ввести необходимые здесь философские категории, а потом попробуем и формулировать их необходимую взаимосвязь, или диалектику.

1. Вещь есть, существует. Это первое, и это уже зафиксировано нами в самом начале. Далее, вещь, сказали мы, движется, меняется, становится, возникает и уничтожается. Тут можно было бы употребить еще длинный ряд аналогичных выражений, но все они будут обладать частным характером (так, о живом существе можно сказать, что оно ест, пьет, имеет стремления, влечения, чувства, молодеет, стареет и проч.; о камне можно сказать, что он раскалывается, выветривается, грубеет или полируется, красится, обесцвечивается, растворяется и проч.). Спрашивается: какое выражение из всех этих несомненнейших свойств каждой вещи является наиболее общим, наиболее подходящим ко всем видам бытия и существования? Таким показателем является, несомненно, становление. Изменение, движение, рождение и умирание – словом, любой процесс, так или иначе происходящий с вещами, живыми и неживыми, есть не что иное, как вид становления. Можно ли отказаться от этой категории при описании элементарной структуры вещи? Конечно, нет. Без становления в том или ином виде вещь даже вообще непредставима.
2. Но что такое становление в сравнении с зафиксированным нами в самом начале бытием? Не достаточно ли для вещи просто бытия и что нового дает нам становление? Что одного бытия недостаточно, это легко понимает всякий, потому что с одной категорией бытия вещь не двигалась бы с места ни в каком отношении. Все покоилось бы на месте, и все застыло, оцепенело бы. Значит, явно, что становление дает нечто новое. Но что же именно?

Что значит, что вещь становится? Это значит, что она перестает быть одной и делается другой. Так, если под становлением понимается движение, то вещь перестает быть в точке А и оказывается в точке В; если идет речь о качественном изменении, то становление означает, что какое-то качество вещи перестало существовать и образовалось другое. И т.д. Следовательно, и бытие, раз оно вовлечено в стадию становления, должно из одного стать другим. Но что же значит для бытия стать другим? Ведь у нас пока нет совершенно никакой другой категории, кроме бытия. Бытие, чтобы оказаться в становлении, должно стать другим: это значит, что "другое" может быть только отрицанием самого бытия и более ничем, ибо иначе надо было бы выдвигать действительно другую, т.е. новую, категорию, а у нас, кроме бытия, нет пока ничего. Но отрицание бытия есть небытие. Это – единственная категория, которую мы еще могли бы выставить, в условиях отсутствия всякой другой. Но ее вполне достаточно. Бытие должно переходить в небытие. Если это имеется, то категория становления для нас обеспечена.
А.Ф.Лосев, Самое само

3. В учении о становлении мы имеем первый пример того всепоглощающего действия бытия и такого же действия небытия, о чем мы говорили выше. Это первый пример на дифференциацию и интеграцию, из которых состоит реальная жизнь разума и бытия. Эти две категории – бытия и небытия – сначала предстали перед нами во всей своей противоположности и взаимораздельности, во всей – своей несовместимости. Потом оказалось, что они должны взаимно уничтожиться, погибнуть одна в другой, совпасть в одном неразличенном единстве. Еще, правда, далеко до гераклитовского пожара, но предвестие его вполне ощущается уже тут, на самых первых порах диалектической мысли.

Прежде чем, однако, перейти к дальнейшему, рассмотрим ряд чрезвычайно важных деталей, которые помогут и самое становление представить в гораздо более богатом и, главное, понятном виде.

В учении о становлении мы формулировали, как категории бытия и небытия предстали перед нами в своем полнейшем, чистейшем совпадении. А между тем самое это совпадение предполагает некоторые детали их взаимосвязи, которые мы еще не затронули. Оказывается, между ними существует взаимосвязь, предшествующая полному совпадению в безразличии.
Первая такая взаимосвязь исходит из их взаимозамены и взаимообоснования. Вторая и третья – из фиксирования результатов взаимосвязи в пределах одной и другой категории. Четвертая – из фиксирования взаимосвязи после проведения второй и третьей операции.

1. Итак, во-первых, спросим себя: поскольку все начинается с бытия и все судьбы этого последнего, как и его небытия, определены каким-то одним источником, то как этот источник можно было бы выразить? Этот источник в абсолютном смысле есть сáмое самó, в котором бытие и небытие слиты в одно нерасчлененное сверхъединство. Но мы сейчас покинули среду сáмого самогó и говорим о бытии и небытии в их раздельности. Следовательно, их абсолютное тождество должно как-то выразиться и на стадии расчленения. Оно и выражается тем, что обе эти категории безразлично одна другую обосновывают, так что оказывается безразличным, какую из них ставить во главе и какую из какой выводить. Это мы и зафиксируем в следующем рассуждении.
   1. Небытие не есть бытие. Но в данном случае бытие в отношении небытия является тем, что не есть оно, бытие, т.е. оно является небытием. Следовательно, небытие не есть небытие. Значит, из того, что небытие не есть бытие, вытекает, что небытие не есть небытие. Допустим, однако, что небытие не есть небытие. Но то, что не есть небытие, есть бытие. Следовательно, небытие есть бытие. Итак, из того, что небытие не есть бытие, вытекает, что небытие есть бытие. Итак, бытие есть, существует именно потому, что его нет, что оно не существует.
   2. Бытие не есть небытие. Но небытие тоже есть некое бытие. Следовательно, бытие не есть бытие, т.е. бытие не есть оно само. Значит, из того, что бытие не есть небытие, вытекает, что бытие не есть бытие. Допустим, однако, что бытие не есть бытие. Но то, что не есть бытие, есть небытие. Следовательно, бытие есть небытие. Итак, из того, что бытие не есть небытие, вытекает, что бытие есть небытие. Итак, небытие есть, существует именно потому, что его нет, что оно не существует.
   3. Бытие есть бытие. Но бытие как предикат не есть тут бытие как субъект, ибо иначе было бы бессмысленно и самое это утверждение. А то, что не есть бытие, есть небытие. Следовательно, если утверждение, что бытие есть бытие, имеет хоть какой-нибудь смысл, то только потому, что бытие не есть бытие.
   4. Небытие есть небытие. Но небытие как предикат не есть тут небытие как субъект, ибо иначе было бы бессмысленно и самое это утверждение. А то, что не есть небытие, есть бытие. Следовательно, если утверждение, что небытие есть небытие, имеет хоть какой-нибудь смысл, то только потому, что небытие не есть небытие.

Эти четыре аргумента можно было бы, конечно, выразить и иначе. Но их содержание всегда сведется к одному: бытие и небытие есть и не есть одно и то же; и эти категории взаимно обусловливаются и обосновываются.
А.Ф.Лосев, Самое само

Переход => Окончание

Первоисточник => Жизнь

Настроение данного астрологического этюда

Очень надеюсь, что этой статьёй я хотя бы в основном и главном закончу «в сольном исполнении» оформлять «на русском» и «по-водолейски» «живые лики» Стихий и Знаков Западного Зодиака. А в это же самое время «за окном»…

В Москве проходят репетиции Парада Победы… На Украине весь Русский Мир усваивает-осваивает главный «негативный» урок Водолея — распознавание и преодоление предательства людей-человеков со стороны «влезших к ним в доверие» и «стыривших у них даже иллюзии любой самостоятельности» «новых-старых» «фюреров-вождей-халифов на час», находящихся (вне зависимости от того, сами они это осознают или нет) на «коротком поводке» у Планетарного Демона…

Сорок лет назад я готовился к выпускным экзаменам в Казанском суворовском и ко вступительным – в ВМА им. С.М.Кирова. Что такое «сороковник» (нонагон) и с чем «его едят», я знаю не только теоретически как «дипломированный астролог номер раз», но и жизненно-практически, поскольку несколько «своих кровных» уже «позакрывал». А вот каких-то «сюрпризов» от нонагона «отмеченности» «Наукой побеждать» А.В.Суворова я пока ещё жду. И более того, «закрывая» этот нонагон, я вполне сознательно «со-творяю» новый (между Марсом и Сатурном в актуальном гороскопе), потому что не могу и не хочу «мириться» с попытками протащить в русское самосознание Рассвета Водолея слишком «механически-метафизически-бездушно-допотопно-старосветски-мещански-мирски…» понимаемые «формулы» «трёх правил стратегии, трёх основ тактики и семи законов войны», которым обучал Александр Васильевич русских солдат в 18-м веке, без современных русских и водолейских «обработки» и «редактирования». Чтобы читатель «самостоятельно» мог решать-решить «априори» «о чём это я», прошу сравнить «свежее» высказывание глубокоуважаемого С.Е.Кургиняна: «Когда идёт война, то решающее значение приобретает способность уничтожать живую силу и технику врага,» - и Рисунки 12, 15 и (особенно) 16 из «Науки» «Генералиссимуса номер раз».

«Установка» на уничтожение живой силы (фактически – на человекоубийство) врага даже при «непосредственном боевом столкновении с противником» - это именно то, что я называю «показателем дремучего и дикого мышления», навязываемого Западом и Водолею в качестве «образцового». Отсутствие у нас во втором десятилетии 21-го века такого оружия, которое гарантированно, но не необратимо выводит противника «из строя» на поле боя, - это огромный пробел, по «водолейским меркам», прежде всего в системе общешкольного воспитания и образования…

Водолейские Лики Стихий Запада

Как мне самому представляется, «здесь и сейчас» я занят «переводом» всех наших прежних «достижений в постижении» «звёздной мудрости» Западной Цивилизации на «обычный, простой» разговорный язык.

Оттолкнёмся мы от прошлогодней «верхней планки», которая звучит так: Огонь приобретает «спецификум-природу» «быть впереди», Воздух – «быть сзади», Земля – «быть внизу» и Вода – «быть вверху» (в качестве «помогалки» используйте Схему 9 оттуда же).

Добавлю также «очевидные» для меня «ассоциации» Стихий Запада с четырьмя (из пяти) первичными «диалектическими категориями в сфере смысла»: Огонь – Различие, Воздух – Тождество, Вода – Движение, Земля – Покой. При этом необходимо помнить, что «эйдетическая логика» (диалектика), в отличие от «логики формальной» (аристотелевской, так называемой «современной научной», которая являлась последние века «исключительно» и является до сих пор «по преимуществу» «главной служанкой» «хозяев» «цивилизации Запада» «в деле» «порабощения и консервации» живых душ народонаселения планеты Земля), «мыслит» все свои категории неразрывно и взаимопронизанно связанными и взаимообусловленными. Поэтому «ассоциации» в этом контексте надо понимать не как «жёсткую исключительную специфику», а как «мягкое подчёркивание-ударение-акцентирование».

(Огонь)

«Быть впереди» и «различать» - что это? Как себе это «реально, живо» представлять и как себе это «конкретно, определённо, фактически» мыслить? Другими словами, что «такого-этакого» «самого существенного» «необходимо вкладывать» «в смысл» Огня, чтобы данная Стихия Запада обретала свой вполне «неповторимый и законченный» Лик, понимаемый «по-водолейски» и «на русском»?

Здесь я рассуждаю примерно так. В «кубическом» пространстве Огонь всё своё «самое само» «приобретает» (только в порядке «постижения» сторонним наблюдателем, а ни в коем случае не в порядке диалектической последовательности выведения самих категорий) и «реализует» («осуществляет» в «мыслях, словах и делах») только через свою непосредственную связь с передней гранью «простого шестигранника» и только благодаря своему прямому и изначально активному управлению ею.

Из-за своего уникального положения в «кубе» Огонь буквально «видит», что «впереди», и даже что-то «там» «ведает». А из-за своей изначальной «власти управителя» передней гранью он буквально «ведёт» всё «кубическое» пространство, является «ведущим» всего этого пространства как целого.

Некоторые подробности. Касательно «видения» и «ведения» Огнём чего-то «там» необходимо уточнить вот что. Было бы непростительной ошибкой считать «огненные» «видение» и «ведение», о которых я сейчас говорю, полнотой «умопостигаемого» или даже «интуитивного» «узрения» смыслов-эйдосов. Здесь Огонь в главном и основном различает себя (своё пространство) от не-себя (чужого пространства), ещё точнее – границу между собой (своим) и не-собой (чужим).

А как «полновластный активный управляющий» передней гранью «куба» Огонь способен «перемещать-двигать» и «перемещает-двигает» эту грань по всем трём направлениям данного «кубического» пространства (вперёд-назад, вправо-влево и вверх-вниз) и тем самым «реализует» свою «врождённую-прикровенную» способность «изменять» (ломать-нарушать-выходить за…) границу между собой и не-собой.

«Переходить-смещать Рубикон» и «раздвигать-сдвигать горизонты» - в этом, воистину, я вижу «царскую» и «единоличную» привилегию Огня как Стихии Запада.

Все другие «характерные свойства», приписываемые Огню, я считаю вторичными и выводимыми «объяснялками-пояснялками», возникающими из-за усилий-попыток «полнее описать» «поведение» Огня в «земных условиях».

К таким вторичным «огненным» способностям-свойствам можно отнести: пассионарность, новаторство, «креативность», экспансию, развитие, прогрессорство…

Все виды «механического» и «органического», «биологического» и «социального», «умственного» и «физического» и т.д. и т.п. движений, известные на планете Земля, «завязаны» в конечном итоге и на «вышнем основании» - на «запредельную самодвижимость» Огня.

Ради наглядности приведу пример «участия» Огня в таком «простом деле», как «разрежение и сгущение». Этакую «раскадровку» перемещения Огнём передней грани «куба» вперёд. 1) Кадр первый (спровоцирован-инициирован-исполнен исключительно Огнём) – передняя грань смещается вперёд. 2) Кадр второй («включается» Вода из-за своей «причастности» категории Движения) – «куб» из-за растяжения по направлению «вперёд-назад» «превращается» в какой-то «прямоугольный параллелепипед». 3) Кадр третий («приобщается» Воздух из-за «озабоченности» Тождеством) – восстанавливается форма «куба» с новым (большим) размером ребра. 4) Кадр четвёртый («подключается» Земля из-за «свойственного» ей Покоя-Постоянства) – размеры «куба» «возвращаются» к первоначальным без сдвига передней грани по оси «вперёд-назад».

При всей «условности» («отвлечённости») данной «четырёхкадровой картинки» она вполне «справляется» со своей «служебной задачей» показать особенности «места и времени» исполняемых каждою Стихией ролей в единораздельном процессе перемещения «кубического пространства» как целого. При этом (в данном конкретном примере) первый-третий «кадры» соответствуют «разрежению» самого «кубического пространства», а четвёртый – «сгущению» (как прямое следствие изменения объема этого «кубического пространства» из школьной физики).

Если Огонь «будет двигать» переднюю грань «куба» сначала не вперёд, а назад, то последовательность «разрежения-сгущения» изменится на противоположную. Для стороннего наблюдателя в любом случае (при любых «перемещениях» «куба» как целого) главное «откровение» всех подобных «иллюстраций» заключается в уяснении «роли» Огня как единственного и исключительного источника самодвижений «кубического пространства» как целого.

Быть «самодвижителем-самодвигателем» «куба» - это первостепенная, но не единственная «функция» Огня как «ведущего». Здесь я предлагаю читателям сосредоточить своё внимание на вопросе: «Что такое для Огня внекубическое-заграничное пространство: ничто или нечто?». То, что «оно» для Огня «абсолютно проницаемо», это должно быть ясно уже из того «факта», что Огонь «волен двигать-перемещать-вести за собой» всё «кубическое пространство» по любым направлениям пространства «внекубического». Мы же сейчас пытаемся решить «другую задачу»: «Представляет ли из себя внешнее пространство что-нибудь ценное и существенно содержательное само по себе с точки зрения Огня?» И ответ здесь может быть только однозначно утвердительным. Именно из-за того, что вовне «кубического пространства» есть «нечто» необходимо потребное всему целокупному «кубу», получают свои «объяснения» и «обоснования» все «огненные телодвижения».

Сам же Огонь при этом «обретает» ещё как минимум две своих «природных» «специализации-квалификации»: 1) Разведчика-Добытчика (разведывательную и добывающую – искать, находить и поглощать необходимое) и 2) Очистителя-Охранителя-Защитника-Фильтра (огненно-очищающую, живую полупроницаемую мембранозную).

Ещё один уточняющий штрих к «портрету» Огня, чтобы можно было считать его характеристику в существенном «законченной». До сих пор мы исходили из «ассоциации» Огня с передней гранью «куба». Сейчас же я хочу подчеркнуть, что «огненная составляющая» «непосредственного соприкосновения с внешним пространством» необходимо «присутствует» по всей «поверхности» «кубического пространства» (в каждой из шести его граней).

Резюме касательно Огня. При «углублённом» анализе Огня как «обладателя-носителя» «склонностей» «быть впереди» и «различения» можно и нужно отмечать в нём следующие «особые» существенные моменты смысла: 1) Огонь непосредственно граничит с «внешним внекубическим пространством»; 2) Огонь различает нужное-потребное для «кубического пространства» от лишнего-вредного; 3) Огонь изменяет положение (движет) целокупное «кубическое пространство» во внешнем в им самим определяемом направлении; 4) Огонь снабжает «кубическое пространство» нужным-потребным из окружающего внешнего пространства; 5) Огонь очищает-фильтрует любое «существенно внешнее» на «входе» в «кубическое пространство» с точки зрения «опасности-вредности» для «внутреннего»; 6) Огонь сберегает-фильтрует «существенно внутреннее» на «выходе» из «кубического пространства» с точки зрения «пользы-нужности» для «внутреннего»; 7) Огонь сам организует и «исполняет» «полупроницаемо-мембранозную» «структурную функциональность» «границы» с «внекубическими структурами и функциями»; 8) Огонь не имеет (не знает, не ведает) для себя принципиально непроницаемых (закрытых, запретных, «вне зоны доступа») «внешних пространств» (направлений движения во «внекубическом пространстве»).

Вот таким примерно образом мы должны себе представлять все «существенные моменты смысла» Огня как Стихии Запада при «коротком» определении его в качестве «ведущего» «кубического пространства».

Остальные три Стихии Запада «самостоятельно-непосредственно-автономно-изолированно-самодовлеюще» с внешним «внекубическим» пространством не граничат и обретают свои «спецификумы» из анализа их «ролей» уже внутри «кубического пространства» или «в составе» «органично-мембранозных» «покровов» «куба».

(Воздух)

«Быть сзади» и «отождествлять» - этими «признаками» мы «условились» определять «существенные смыслы» Воздуха. Попробуем и здесь найти-зафиксировать какие-то «подробности» при «углублённом» анализе.

Считать за существенный момент в Воздухе его «ведомость», в отличие от Огня, было бы ошибкой, так как не только Воздух, но и Вода и Земля в том же самом отношении «оппонируют» Огню.

Вернёмся к описанной выше «раскадровке» движения «куба». Воздух «включается» в третьем «кадре» и «ознаменовывает» своим «включением» сохранность «формы куба» с «новыми (большими-меньшими) размерами» ребра. В этом – суть «формального тождества», или самотождественность «видимой кубичности» по форме. Конечно, этой внешней «формальной» самотождественностью не исчерпывается вся существенная «оригинальность» Воздуха как Стихии Запада.

«Зайдём» с другой стороны. Оттолкнёмся от вполне «физических» характеристик «воздуха» как «наполнителя» любого «известного» нам со «школьной скамьи» ограниченного пространства. Точнее, от «поведения» любого газообразного вещества в любом «ограниченном пространстве». На какие «типичные поведенческие» черты «воздуха» я здесь пытаюсь «намекнуть»? По меньшей мере, на две: 1) На его свойство «занимать» весь объём (всё доступное пространство) и 2) На его свойство «располагаться при этом» «равномерно» («равноплотно», «равноконцентрированно»).

С точки зрения «чисто физической», здесь же уместно «вспомнить» о «невидимости» (неразличимости «обычной-обычно») Воздуха, в отличие от Огня. Из «этого» можно в дальнейшем «строить» как «конструкции» смысловых связей между Стихиями Запада и Анализаторами в медицинском аспекте (к примеру: Огонь Воззрителен-Светен-Цветен-Зрим, Воздух Обонятелен-Пахуч-Обоняем, Вода Вкусна-Вкушаема, Земля Осязательна-Трогательна-Осязаема), так и более широкие «здания» о соответствиях между «видимостью-прозрачностью» и «общедоступностью-привилегированностью» (или «демократичностью-аристократичностью»).

Какими словами можно «перевести» эти вполне «физические» свойства «воздуха» на «символический» язык Воздуха как Стихии Запада с точки зрения «обитания» в «кубическом пространстве» любых и всевозможных сущностей?

Лучших слов, чем «равность» и «обязательность» воздействия на каждую и любую из них любых и всех «законов» этого «конкретно данного» «кубического пространства» в одинаковой степени, я не нахожу. Причём «равные права по доступу к законам» и «равная ответственность перед законами» касается всех и каждой из «обитающих» сущностей в равной степени вне зависимости от того, идёт ли речь о физических, химических, органических, психических, социальных или любых других законах этого «кубического пространства». Этакая своеобразная «первобытная» «уравниловка» и «стрижка всех под одну гребёнку». Этакая «свобода-независимость» от «статусности» «по кошельку» или «по жердочке в иерархии курятника».

Ещё по-другому. Воздух «обеспечивает» для всех «сущностей-обитателей» «кубического пространства» «равные и солидарные» «доступность к» пользованию «внутренней средой обитания» и «ответственность за» использование «внутренней среды обитания» всего «целокупно» данного «кубического пространства».

Резюме касательно Воздуха. При «подробном» анализе Воздуха как «обладателя-носителя» «способностей» «быть сзади» и «тождества» можно и нужно отмечать в нём следующие «особые» существенные моменты смысла: 1) Обеспечивать неизменность «видимой извне» формы самого пространства («кубичности» в данном случае); 2) Обеспечивать «равномерность-однородность» «внутренней среды» в самом пространстве; 3) Уравнивать всех «обителей» «внутри» данного пространства в «правах доступа» к использованию среды обитания и в «ответственности» за пользование средой обитания.

Связывать-объединять всех «обитателей» «внутри» данного пространства «солидарной ответственностью» за поддержание в надлежащем порядке самих качеств «обитаемости-жизнегодности» внутренней среды – так ещё, если «кратко», можно охарактеризовать Воздух как Стихию Запада. Воздух не видим, а пахуч-вонюч-обонятелен.

(Вода)

Воду мы «полагаем связанной» с понятиями «быть вверху» и «движение». И как же это «понимать», если выше при «вскрытии подробностей» касательно Огня мы уже «договорились», что все виды «движения» «завязаны» именно на него? Чем отличается «движение» в контексте Огня от «движения» Воды?

Огненное «движение» ответственно за перемещение «кубического пространства» как целого, а водное – за изменение «вида» поверхности-границы «этого» пространства и по отношению к «движению» огненному является вторичным и производным. Если вернуться к описанной выше «раскадровке» перемещения «куба» (кадр второй), то нетрудно «заметить» за Водой «качества» «растяжимости» и «деформируемости».

Ещё «легче» понимать наши установочные «ассоциации» признаков Воды, если «помнить» об их «антиномичности» признакам Земли. В этом смысле «подвижность-изменчивость» Воды противопоставляется «покою-неизменности» Земли. Хорошим синонимом для водного «движения» здесь будет «текучесть-пластичность».

Дополним наши «усмотрения» «подробностями» из школьных знаний о «физических» свойствах воды. Здесь подчеркнём три момента: 1) В виде жидкости Вода не имеет однозначно свойственной ей формы (бесформенна, принимает форму «предоставленного» ей сосуда) – это мы уже «находили» выше как «текучесть-изменчивость» формы, или «деформируемость»; 2) Из физики нам известны три агрегатных состояния Воды (жидкое, твёрдое и газообразное) и «переходы» между этими состояниями. А это уже смысловые аналоги не просто «деформации» (не простого изменения формы типа «растяжение-сжатие»), а «трансформации-превращения» и «метаморфозы-преображения» (даже без учёта всех «тонкостей поведения» Воды на «химическом» и «биологическом» уровнях); 3) Из учения о «кругообороте воды в природе» мы знаем о «зацикленности» или «непрерывности» всевозможных «движений-изменений-превращений-преобразований» Воды.

Ещё несколько соображений относительно смыслов «быть вверху». Под «этим» надо «подразумевать» не «высоту», а, скорее, «поверхность». Здесь смысл не «надстила-надстояния» над «чем-то», а «покрова-покрывала» «чего-то». Точнее, как всего «кубического пространства», так и любой «сущности» внутри этого пространства. А так как сам этот «покров» пребывает в непрестанной изменчивой «текучести», то сам по себе он «с трудом» схватываем-фиксируем, или, по-другому, неуловим-иллюзорен-прозрачен.

Ещё одно соображение касается различения понятий «невидимости-прозрачности» при соотнесении их к Воздуху и Воде. «Воздушная прозрачность» - это общая и «безразличная к индивидуальным-отдельным» сущностям-обитателям «целокупного кубического пространства» «прозрачность-доступность» свойств-качеств «внешней среды» обитания. «Водная прозрачность» - это «прозрачность» «самых внешних слоёв» «границ индивидуальной автономии» каждой сущности в общей среде обитания.

Резюме касательно Воды. При «подробном» «всматривании» в Воду как «обладательницу-носительницу» «способностей» «быть вверху» и «подвижной» можно и нужно отмечать в ней следующие «особые» существенные моменты смысла: 1) Вода «покрывает» как всё «кубическое пространство», так и любые сущности внутри него, чем обеспечивает их цельность-неразрывность и слитность-непрерывность (самосборность-самособорность); 2) Вода в обычном (жидком) состоянии текуча (пластична), растяжима (эластична), сжимаема (упруга); 3) Вода «разнообразно видоизменяема» - как «по форме» (деформации, «бесформенность», изменяемость формы), так и «по существу» («трансформация», «преображение», «метаморфоза»); 4) Изменчивость Воды «процессуально» «зациклена» или «круговидна»; 5) Водное «покрывало» «прозрачно-призрачно-иллюзорно». Вода не видима (зрительный анализатор) и не пахуча (обонятельный анализатор), а вкушаема-вкусна (вкусовой анализатор).

(Земля)

Землю мы «полагаем связанной» с понятиями «быть внизу» и «покой». В «раскадровке» движения «куба» Земля «отвечает» за четвёртый кадр – возвращение в «исходное положение» не только «по форме», но и «по объёму». В отличие от простой «самотождественности» Воздуха, Земля – это «саморавность» и «саморавенство». В современной медицине нашли применение «импланты» с «памятью формы», что является примером практического использования «земных свойств» биоматериалов.

«Быть внизу» здесь означает «быть в основе-основании» и «быть фундаментом-базисом». А «покой» - равносилен способности «всегда и везде» (при любых изменениях «снаружи и внутри») оставаться в самом своём существе прежним и постоянным-неизменным собой.

Без видимых «устойчивости-стабильности» и «консерватизма» Земли невозможны никакие «самоидентификации-самоидентичности», равно как и никакие «эталонные образцы» чего бы то ни было и в каких бы то ни было «реальностях». Но это не всё касательно Земли.

Вернёмся к нашим «четырём кадрам» движения «куба» и «всмотримся» в Землю «до» них и «после» более внимательно. То, что это та же самая Земля, мы «уверены» по «условию» её причастности к «покою». А вот изменилось ли в ней что-нибудь по «результатам» этого «цикла»? Да, именно эти «результаты» и «выпали в осадок» на Землю «в виде» «невидимой-сокрытой-глубинной» «памяти».

Так что Земля в качестве «растительной почвы» и «праха исходного и конечного» не только «внешне статична», но и «внутренне динамична». Она в «данном смысле» - «хранительница истории» как всего «кубического пространства», так и каждой отдельной её сущности.

Резюме касательно Земли. При «подробном» «всматривании» в Землю как «обладательницу-носительницу» «способностей» «быть внизу» и «покойной» можно и нужно отмечать в ней следующие «особые» существенные моменты смысла: 1) Постоянная-устойчивая «форменная» саморавность Земли обеспечивает отдельность, уникальность и индивидуальность каждой сущности; 2) Сохранение и накопление «жизненного опыта» в виде «памяти» является основой «формообразования» «личной истории», «самоидентичности» и «саморазвития». Земля осязательна и трогательна (тактильный анализатор).

С Ликами Стихий Запада «в сборке» более-менее что-то прояснилось. На «повестке дня» - продолжить «одушевление» «элементов» Западного Зодиака до отдельного Знака по нисходящей, но... наверное, уже в следующий раз...

Первоисточник: Четверг